Год тяжелейших испытаний
В январские дни, кода город традиционно отмечает очередную годовщину полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, сложнее всего блокадникам. Одни стараются не бередить душу воспоминаниями, другие делятся пережитым, с трудом сдерживая слезы.
Жительница Красного Села Нина Георгиевна Ганова (Колосова) родилась в Ленинграде, до войны окончила три класса. Десятилетней девочкой Нина прошла испытания первой, самой страшной блокадной зимы, потеряв отца и бабушку. Летом 1942 года ее с мамой и сестрой эвакуировали в Армению, откуда семья вернулась в 1945 году.
После войны Нина часто болела, пропускала уроки, поэтому осваивать школьную программу было тяжело. Окончив 6-й класс, девушка начала работать швеей, поступив в школу рабочей молодежи. Получив среднее образование, Нина выучилась на контролера ОТК и несколько лет работала на обувной фабрике «Победа».
Выйдя замуж за военного строителя Николая Ганова, Нина Георгиевна объехала с ним полстраны. Жили в Калужской области, во Владивостоке, на Камчатке и в Приморье, в Латвии.
В 1973-м семья осела в Красном Селе. Нина Георгиевна работала стрелком (охранником) на заводе «НИИ Трансмаш», помощником повара в школе-интернате № 289. Ее муж работал в «НИИ Трансмаш» инженером, принимал участие в строительстве многих домов на улице Освобождения.
Выйдя на пенсию, Нина Георгиевна все чаще стала вспоминать годы детства и юности и в прямом смысле взялась за перо. Первая часть ее мемуаров посвящена Великой Отечественной войне и жизни в блокадном Ленинграде.
Из воспоминаний Нины Георгиевны Гановой
6 июня 1941 года мне исполнилось 10 лет. Младшей сестре Зое не было и двух. Семья наша жила у Обводного канала, в доме 47 по Верейской улице. Моя мама, Мария Федоровна Колосова, работала на фабрике им. Петра Анисимова, папа, Георгий Константинович Колосов, – токарем в РУ № 18. С нами жила любимая, очень добрая и отзывчивая бабушка – Прасковья Константиновна. Летом мы обычно снимали дачу, но в этот год мама отправила нас с бабушкой в Детское Село (Пушкин) к папиной сестре, тете Нюре.
22 июня я шла из магазина с молоком и на углу у ворот Екатерининского парка увидела толпу. Подошла ближе и услышала важное сообщение: началась война. Как сумасшедшая помчалась домой. За столом сидела приехавшая за нами мама. Все плакали, а я громче всех.
В Ленинграде нас встретил папа. Он был одет в шинель и кирзовые сапоги. Сказал, что его оставили в городе до особого распоряжения и перевели на мелькомбинат им. Ленина, который стал выпускать детали для танков и подводных лодок. Мама, несмотря на то, что была в отпуске, каждый день ездила на оборонные работы, затем вернулась на фабрику. Взрослые считали, что война продлится до зимы, а то и до сентября. Дети тоже хотели помочь фронту, просили какую-нибудь работу. Никто и не думал, что вскоре многие семьи будут разлучены, некоторые никогда больше не увидят родных и близких…
Когда мама записала нас с Зоей в одну из эвакогрупп, я была даже рада. Мама повела меня по магазинам, накупила разной снеди. После утомительного митинга нас посадили в красивые голубые с картинками автобусы и повезли на вокзал. По дороге мы пели песни, вожатые рассказывали сказки. А в вагоне оказалось так тесно, что не то что лежать, стоять было негде. Мы с Зоей улеглись прямо под лавкой, на которой сидели. Зоя была спокойным ребенком, но и она ежилась в тесноте. Я ее очень любила и жалела, гладила по голове, чтобы она быстрее уснула.
Через сутки мы прибыли на станцию Пестово Калининской (ныне Тверской) области, которую запомнили навсегда. Жили мы по 4-6 человек в комнате, спали на набитых сеном матрасах на полу. Все время хотелось есть. Свои красивые летние платья и туфли мы обменяли в деревне на еду. Когда младших и старших детей разместили в разных деревнях, я очень скучала по сестре и постоянно думала, что с ней. Однажды написала домой письмо: «Мама, если хочешь, чтобы мы с Зоей были живы, ты должна забрать нас отсюда!» Вспоминается Ванька Жуков, но разница в том, что я хорошо знала свой адрес. Хотя и его, и мое письмо не дошли до адресатов… А наши мамы уже ехали за нами.
…Дорога в Ленинград была непростой. Мы с трудом нашли нашу Зою, ехали в товарняках, узнали, что такое авианалет, прятались и ночевали в лесу. Но главное – теперь мы все были вместе!
Дома нас встретили папа и бабушка. Первое, что я сказала отцу, – «хочу ленинградского круглого хлеба». Хлеб оказался такой вкусный! От подруг я узнала, что нашу школу превратили в ремесленное училище, а нас перевели в другую.
Жизнь пошла своим чередом. Только на улицах вырастали баррикады, военные перемещали аэростаты-заграждения, а мы ходили помогать насыпать песок в ящики для тушения зажигательных бомб, наливали в бочки воду. Первый этаж нашего дома был обложен кирпичами и мешками с песком, в которых устроили бойницу.
Когда блокадное кольцо сомкнулось, мы с мамой пошли на Клинский рынок за овощами, но здесь уже ничего не было. Дома бабушка сушила сухари и укладывала их в мешок. Этот мешок она носила по тревоге в бомбоубежище, куда мы вскоре «переселились», поставив кушетку.
Постепенно прекратилась подача воды и электричества. Но я все равно не унывала. Зажгу, бывало, самодельную коптилку и всех подбадриваю.
Однажды ночью разбомбили маргариновый завод. Там, оказывается, были кокосовые орехи. Уже вечером эти орехи, вместе с землей, стоили по 100 рублей мешочек. Мама купила. Когда мы их ели, наши рожицы чернели! Позже разбомбили Бадаевские склады, где было много сахара. Нам с мамой удалось набрать там немного сладкой земли да несколько горелых палочек. Дома мы пили «чай», разбавив землю водой, а я все сосала щепки – они казались сладкими…
Наступала страшная голодная и морозная зима 1941-1942 годов. В магазинах не стало многих продуктов, а иждивенческая норма хлеба уменьшилась до 125 граммов. Отец и сосед Нил Васильевич вечером сядут у печки и заведут разговор: «Дожили до осьмушки хлеба...» А наша маленькая Зоя обычно сидела за шкафом и повторяла: «пепца, пепца, пепца». Наверное, просила хлебца… Воду мы брали из Обводного канала. В бомбоубежище постепенно ходить перестали. Садились поближе к капитальной стене и, забыв про бомбежку, читали книги и занимались другими делами. От взрывов из окон вылетели стекла. Пришлось заложить их матрасами.
Однажды жильцы квартиры собрались на совет. Решили все переехать в нашу комнату, так как она располагалась в середине здания. Это были хорошие простые люди. Жили мы дружно, баланду готовили на всех.
В городе бушевала смерть. Выходишь из подъезда дома в школу, а у входной двери, подпирая ее, лежит тело. Даже не принимаешь его за что-то страшное – привыкла. Когда умер наш папа, которому было 35 лет, мама даже плакать не могла, лишь закричала… Вскоре не стало и бабушки.
И вот когда казалось, что смерть близка, мы открыли сундук, который всю блокаду стоял в нашей квартире, и обнаружили там большие запасы круп и других продуктов. Наверное, Бог нас испытывал, а потом помиловал… Мы и сами выжили, и знакомым помогли.
20 марта началась уборка любимого города. И стар и млад вышли на улицы и во дворы. А город был такой красивый! Солнце яркое, небо синее! На душе стало так радостно и весело, что люди впервые запели. Да и как им было не петь – страшная зима осталась позади, а теперь хлеба прибавили до 300 граммов! Майские дни встретили мы неважно, но настроение было – жить!
В июне 1942 года через Ладогу на катерах, затем в теплушках до Астрахани, в шаландах через Каспийское море мы добрались до Армении.
Жительница Красного Села Нина Георгиевна Ганова (Колосова) родилась в Ленинграде, до войны окончила три класса. Десятилетней девочкой Нина прошла испытания первой, самой страшной блокадной зимы, потеряв отца и бабушку. Летом 1942 года ее с мамой и сестрой эвакуировали в Армению, откуда семья вернулась в 1945 году.
После войны Нина часто болела, пропускала уроки, поэтому осваивать школьную программу было тяжело. Окончив 6-й класс, девушка начала работать швеей, поступив в школу рабочей молодежи. Получив среднее образование, Нина выучилась на контролера ОТК и несколько лет работала на обувной фабрике «Победа».
Выйдя замуж за военного строителя Николая Ганова, Нина Георгиевна объехала с ним полстраны. Жили в Калужской области, во Владивостоке, на Камчатке и в Приморье, в Латвии.
В 1973-м семья осела в Красном Селе. Нина Георгиевна работала стрелком (охранником) на заводе «НИИ Трансмаш», помощником повара в школе-интернате № 289. Ее муж работал в «НИИ Трансмаш» инженером, принимал участие в строительстве многих домов на улице Освобождения.
Выйдя на пенсию, Нина Георгиевна все чаще стала вспоминать годы детства и юности и в прямом смысле взялась за перо. Первая часть ее мемуаров посвящена Великой Отечественной войне и жизни в блокадном Ленинграде.
Из воспоминаний Нины Георгиевны Гановой
6 июня 1941 года мне исполнилось 10 лет. Младшей сестре Зое не было и двух. Семья наша жила у Обводного канала, в доме 47 по Верейской улице. Моя мама, Мария Федоровна Колосова, работала на фабрике им. Петра Анисимова, папа, Георгий Константинович Колосов, – токарем в РУ № 18. С нами жила любимая, очень добрая и отзывчивая бабушка – Прасковья Константиновна. Летом мы обычно снимали дачу, но в этот год мама отправила нас с бабушкой в Детское Село (Пушкин) к папиной сестре, тете Нюре.
22 июня я шла из магазина с молоком и на углу у ворот Екатерининского парка увидела толпу. Подошла ближе и услышала важное сообщение: началась война. Как сумасшедшая помчалась домой. За столом сидела приехавшая за нами мама. Все плакали, а я громче всех.
В Ленинграде нас встретил папа. Он был одет в шинель и кирзовые сапоги. Сказал, что его оставили в городе до особого распоряжения и перевели на мелькомбинат им. Ленина, который стал выпускать детали для танков и подводных лодок. Мама, несмотря на то, что была в отпуске, каждый день ездила на оборонные работы, затем вернулась на фабрику. Взрослые считали, что война продлится до зимы, а то и до сентября. Дети тоже хотели помочь фронту, просили какую-нибудь работу. Никто и не думал, что вскоре многие семьи будут разлучены, некоторые никогда больше не увидят родных и близких…
Когда мама записала нас с Зоей в одну из эвакогрупп, я была даже рада. Мама повела меня по магазинам, накупила разной снеди. После утомительного митинга нас посадили в красивые голубые с картинками автобусы и повезли на вокзал. По дороге мы пели песни, вожатые рассказывали сказки. А в вагоне оказалось так тесно, что не то что лежать, стоять было негде. Мы с Зоей улеглись прямо под лавкой, на которой сидели. Зоя была спокойным ребенком, но и она ежилась в тесноте. Я ее очень любила и жалела, гладила по голове, чтобы она быстрее уснула.
Через сутки мы прибыли на станцию Пестово Калининской (ныне Тверской) области, которую запомнили навсегда. Жили мы по 4-6 человек в комнате, спали на набитых сеном матрасах на полу. Все время хотелось есть. Свои красивые летние платья и туфли мы обменяли в деревне на еду. Когда младших и старших детей разместили в разных деревнях, я очень скучала по сестре и постоянно думала, что с ней. Однажды написала домой письмо: «Мама, если хочешь, чтобы мы с Зоей были живы, ты должна забрать нас отсюда!» Вспоминается Ванька Жуков, но разница в том, что я хорошо знала свой адрес. Хотя и его, и мое письмо не дошли до адресатов… А наши мамы уже ехали за нами.
…Дорога в Ленинград была непростой. Мы с трудом нашли нашу Зою, ехали в товарняках, узнали, что такое авианалет, прятались и ночевали в лесу. Но главное – теперь мы все были вместе!
Дома нас встретили папа и бабушка. Первое, что я сказала отцу, – «хочу ленинградского круглого хлеба». Хлеб оказался такой вкусный! От подруг я узнала, что нашу школу превратили в ремесленное училище, а нас перевели в другую.
Жизнь пошла своим чередом. Только на улицах вырастали баррикады, военные перемещали аэростаты-заграждения, а мы ходили помогать насыпать песок в ящики для тушения зажигательных бомб, наливали в бочки воду. Первый этаж нашего дома был обложен кирпичами и мешками с песком, в которых устроили бойницу.
Когда блокадное кольцо сомкнулось, мы с мамой пошли на Клинский рынок за овощами, но здесь уже ничего не было. Дома бабушка сушила сухари и укладывала их в мешок. Этот мешок она носила по тревоге в бомбоубежище, куда мы вскоре «переселились», поставив кушетку.
Постепенно прекратилась подача воды и электричества. Но я все равно не унывала. Зажгу, бывало, самодельную коптилку и всех подбадриваю.
Однажды ночью разбомбили маргариновый завод. Там, оказывается, были кокосовые орехи. Уже вечером эти орехи, вместе с землей, стоили по 100 рублей мешочек. Мама купила. Когда мы их ели, наши рожицы чернели! Позже разбомбили Бадаевские склады, где было много сахара. Нам с мамой удалось набрать там немного сладкой земли да несколько горелых палочек. Дома мы пили «чай», разбавив землю водой, а я все сосала щепки – они казались сладкими…
Наступала страшная голодная и морозная зима 1941-1942 годов. В магазинах не стало многих продуктов, а иждивенческая норма хлеба уменьшилась до 125 граммов. Отец и сосед Нил Васильевич вечером сядут у печки и заведут разговор: «Дожили до осьмушки хлеба...» А наша маленькая Зоя обычно сидела за шкафом и повторяла: «пепца, пепца, пепца». Наверное, просила хлебца… Воду мы брали из Обводного канала. В бомбоубежище постепенно ходить перестали. Садились поближе к капитальной стене и, забыв про бомбежку, читали книги и занимались другими делами. От взрывов из окон вылетели стекла. Пришлось заложить их матрасами.
Однажды жильцы квартиры собрались на совет. Решили все переехать в нашу комнату, так как она располагалась в середине здания. Это были хорошие простые люди. Жили мы дружно, баланду готовили на всех.
В городе бушевала смерть. Выходишь из подъезда дома в школу, а у входной двери, подпирая ее, лежит тело. Даже не принимаешь его за что-то страшное – привыкла. Когда умер наш папа, которому было 35 лет, мама даже плакать не могла, лишь закричала… Вскоре не стало и бабушки.
И вот когда казалось, что смерть близка, мы открыли сундук, который всю блокаду стоял в нашей квартире, и обнаружили там большие запасы круп и других продуктов. Наверное, Бог нас испытывал, а потом помиловал… Мы и сами выжили, и знакомым помогли.
20 марта началась уборка любимого города. И стар и млад вышли на улицы и во дворы. А город был такой красивый! Солнце яркое, небо синее! На душе стало так радостно и весело, что люди впервые запели. Да и как им было не петь – страшная зима осталась позади, а теперь хлеба прибавили до 300 граммов! Майские дни встретили мы неважно, но настроение было – жить!
В июне 1942 года через Ладогу на катерах, затем в теплушках до Астрахани, в шаландах через Каспийское море мы добрались до Армении.
Людмила КОВАЛЁВА
Газета «Вести Красного Села» №1(19) от 31.01.2017
На фото: Семья Колосовых перед войной
Дата публикации: 31 января 2017
